Текст работает с образом столкновения возрастов — юности, играющей в вызов, и взрослости, играющей в мудрость. И надо сказать, делает это хорошо: напряжение между персонажами живое, не надуманное. Но при этом остаётся ощущение, что автор не до конца развернул то, что сам же обозначил.
Начнём с точки входа. Мужчина ожидает дочь, но мыслями уже где-то ещё — в ритуале точности, в тени многоэтажки, в привычном кашле. Это правильный ход — дать сцене фон обычности, который потом будет трескаться. Но дальше появляется девочка, и здесь есть нюанс: её поведение слишком сразу «знаковое». Не клянчит, а почти заявляет, не просит, а вбивает гвоздь. В этом есть стилистическая выигрышность, но теряется реалистичность. Возможно, если бы она заговорила иначе — менее «задуманно», более по-детски, — сцена вышла бы глубже. Сейчас она слишком быстро выходит на метафизический уровень, хотя для такого рода столкновений важен градиент перехода.
Второй момент — сама конструкция разговора. Она напоминает хорошо поставленный диалог из фильма, где каждый знает свою реплику. Девочка будто нарочно подкидывает философские вопросы, взрослый — будто нарочно отвечает так, чтобы мы заметили разницу восприятия смерти. А вот если бы в его ответах было больше колебаний, пауз, каких-то недосказанных слов, ощущение живого столкновения было бы сильнее. В конце концов, взрослые редко отвечают детям афоризмами, особенно в бытовой сцене.
Теперь про центральную идею — страх перед смертью. Здесь текст делает верное наблюдение: юность ещё не успела накопить инерцию жизни, а потому и смерть кажется чем-то не таким уж значимым. Но вот чего не хватает — так это парадокса. Да, молодость не боится смерти, но почему же тогда в её глазах стоит слеза? Почему, если представить себя мёртвым «легко», эта лёгкость оказывается горькой? Возможно, в этом и есть ошибка взрослого героя — он видит перед собой юное равнодушие, а на деле перед ним человек, который только что столкнулся с чем-то по-настоящему тяжёлым, и его цинизм — это форма маскировки.
И наконец, финал. Он хороший, тёплый, он правильно расставляет ритм и тему: после разговора со смертью мы возвращаемся в жизнь, в детские ладошки, в голос бывшей, в мороженое. Но вот что можно было бы добавить — осознание того, что разговор с девочкой не просто «запомнился», а как-то изменил героя. Чтобы у него появилось новое сомнение. Чтобы его уверенность в том, что он знает жизнь лучше, чем она, хоть немного треснула.
В целом текст работает как хорошо поставленная сценка, но чуть больше неряшливости в диалогах, чуть больше человеческой неточности, чуть больше внутреннего напряжения сделали бы его не просто хорошим, а необходимым.
