Солнце уже склонялось к закату, когда Микула совладал, наконец, с чудищем.
Изловчился, взлетел на покатый загривок, да и «вжух», – снес разом башку поганую мечом верным.
– Крак! – для верности еще и вогнал в панцирь ворога клинок. Ушел булат в тело супротвника чуть ли не по рукоять, пока мерзкая голова все еще катилась к болотцу. И докатилась бы, кабы не остановил ее сапог сафьяновый, шитый серебряной нитью. К сапогу прилагалось, как водится, и тулово. Микула оглядел нежданного гостя. Невзрачный, то ли мужик, то ли парень еще, худой, чернявый, без бороды и усов. Одеяние сиреневое длинное, волосы тесьмой у лба схвачены.
– Ну вот, так как-то, стал-быть, – проронил богатырь скорее по привычке присказку. Лесистые холмы, словно дружинники всеблагого князя Витовита окружавшие обширную поляну, с уважением выслушали его тираду. Микула потянул было меч из панциря чудовища, но тот, как на грех, застрял намертво.
«Ладно, с хлюпиком и так уж как-нибудь управлюсь, ежели чего», – решил про себя воин, спрыгивая с убитого монстра. Поверженный враг, при ближайшем рассмотрении, более всего походил на речного рака. Только размером, пожалуй, с быка.
– Видал, зверюгу? – обратился Микула к пришлецу вместо приветствия.
– Видал, – носок сафьянного сапога покачал отвратительную башку, – ну и зачем ты его порешил?
– А тебе что, жаль тварюгу? Уж не слуга ли ты нордов? – кивнул богатырь в сторону далекого тына на краю поляны. Глаза его, подозрительно сощурившись, отыскали медную палицу, загодя прислоненную к одиноко растущему, не вошедшему в лета еще, дубу.
– Нет. Это тот, кого ты убил, – слуга норда. А я норд и есть.
Богатырь даже онемел от такого признания.
А собеседник продолжил так же размеренно и тихо:
– И на нашем языке правильно «нода». А не норд.
– Брешешь, – осенил воздух вокруг себя Микула священным кругом. – Не бывает таких нордов.
– А каковы же они по-твоему?
– Огромные. Выше меня на две головы. Нет, на четыре! Уродливы ликом и черны. Злобные и свирепые, то само собой!
– Зачем мне непременно быть великаном? – то ли чуть улыбнулся, то ли озадаченно нахмурился самозванец.
– А вот зачем! – воин метнулся к палице, подхватил ее ловко, на бегу. Размахиваясь, уже примерился обрушить на висок странного лжеца.
Нода провернул изящно запястье. И богатырь взмыл вверх, охваченный вервием ловчей сети.
– И как же я ловушку-то охотницкую не углядел, а? – мелькнула запоздалая мысль.
Палица вылетела из крепкой длани и вспахала дерн у ног супротивника. Юный дуб спружинил, приняв тяжесть богатырского тела на ветви.
– Как там говорится, – на сей раз нода, и правда, ухмыльнулся, – ты могуч естеством, а я колдовством!
– Раб Чернобогов! – заклеймил тут же волхва богатырь.
– У меня имя есть, – не принимая оскорбления близко к сердцу, отозвался нода.
– И как же кличут тебя, отступник?
– Ферзус. А ты, тать, какого роду-племени?
– Какой я тебе тать! – дернулся в объятиях сухопутного невода богатырь. – Микула я! Из дружины!
– Из дру-у-у-у-жины, – протянул норд. – Ну так и дружинил бы себе там, у себя. В граде на холме. На охоту бы с княжичами ездил, перед девицами красными грудь колесом выпячивал, да меды бы в палатах каменных пил! Пошто ко мне в угодья пожаловал?
Микула засопел, завозился в пеленах, словно поворачивающийся младенец в люльке. Но извивался он не спроста. Тайком потянулся за голенище, к припрятанному ножу.
– Признаваться не хочешь? Тогда я сам скажу. Пришел ты, добрый молодец, к капищу, за рунами Перуновыми. Так ведь?
Воин уже зацепил рукоять ножа кончиками пальцев. И потихоньку, преодолевая сопротивление, тащил клинок ножного меча на себя. Потому, спорить не стал. Авось, сумеет острое лезвие перехватить тонкое вервие. Окажется тогда вой рядом с колдуном. И тогда уж тому не сдобровать! А мертвецы, как известно, чужих тайн никому уже не перескажут!
– Ну тогда сам рассуди. Пришел бы кто к тебе на двор. Пса цепного порешил. На имение твое глаз положил. Да на тебя с дубьем набросился. Кто ж он будет, а, богатырь?
Микула, высвободив кончик ножа, уже усердно пилил веревки. Делая вид, что пристыжено молчит.
– Тать он тать и есть! – заключил Ферзус почти торжественно. – Не ведаешь ты того, сколь сил положил я на то, чтобы охранника себе взрастить! К слову, не без помощи рун! Удивительные вещи тем рунам подвластны! Но тебе-то они по что занадобились? Ты же не жрец, не волхв, не нода!
– Невместно священным камням Перуновым на капище поганом!
Победитель чудовищ уже подпилил две веревки и вовсю трудился над третьей, перетирая волокно за волокном.
– Вместно. Невместно! Умишка с гулькин... клюв! А туда же... Судить да рядить о богах!
– Ха! – толчком подбросив тело, Микула обрушился всем весом на ослабленные путы. И разом прорвал их. Покатился колесом тележным по траве, рыбой нырнул в ноги колдуну, метя перехватить лезвием ходовые жилы.
Но проворен сверх всякой меры оказался раб Чернобогов! Увернулся, налимом ускользнул в сторону. А когда Микула рванулся к ворогу, выпрямляясь во весь рост, ушла у него земля из-под ног!
– Ну как там, в волчьей яме? – осведомился сверху Ферзус. – Ты, как настоящий герой легенд ныне. И монстра сокрушил, и в небеса воспарил, и под землю спустился. Не слабый денек выдался, да? Или у вас, героев, всегда так?
– Арх! – от боли в подвернутой лодыжке, не сдержал стона богатырь. – Гори ты в бездне, чернокнижник проклятый!
Он так и не понял, попал ли он просто в хитро подстроенную западню или стал жертвой коварного колдовства.
– Глуп ты, витязь, – разочарованно протянул нода. – Глуп, вороват, самонадеян. И, вдобавок, кичлив. Неужто, думаешь, не ведомо мне, зачем тебе руны Перуновы? Думаешь, не знаю ваших примитивных сказов? Что тот, кто всеми рунами Громобога овладеет, бессмертие обретет, неодолимым станет!? Что слава о нем по всей земле, от края и до края, пройдет? Богам уподобиться хочешь. Только пустое это все.
– Замолчь, тля навозная! Гнида Чернобоговская!
– Грубиян и хам ты, сударь мой. Никакой не рыцарь! И бессмертным тебе не бывать! Разозлишь вот меня и закончишь дни свои в яме!
– Никто два века не живет! – зло огрызнулся дружинник. – Придут в скорости товарищи мои, да взденут тебя на копья!
Про товарищей он, конечно, лгал. Ни одна живая душа не ведала, что, узнав от калик перехожих о капище с рунами, один он, молчком, отправился в леса дремучие. Расспросив до того у бродяг путь. Да и спрятав все концы в воду, для верности. Уж больно заманчиво было обладание камнями Перуновыми! Прав был норд, баяли люди, силу они несут неизъяснимую!
– Так и я два не собираюсь, – откликнулся чародей. – Батюшка мой четыре прожил. Может, и я не оплошаю!
– Мели, Емеля, – прошипел Микула, кривясь от боли. И от мысли о том, что, возможно, колдун и не солгал о долголетии их рода. Еще бы, имея руны-то за пазухой, не жить!
– Знаешь, Микула, а ведь нода вовсе не так свирепы, как вы расписываете.
Ферзус медлил на краю западни.
– Что, никак отпустишь меня? – прорычал снизу воин.
– А, пожалуй, что и отпущу.
– Да нет. Я даже мечту твою исполню.
– Сделаю богом, – решительно заявил нода. Но тут же поправился, – подобием бога. Прости, но на большее ты не потянешь. Язык зверей познаешь. И образ более совершенный на себя примешь.
– Превратишь в такое исчадие, что твой пес сторожевой, мною убиенный? – похолодел от нехорошего предчувствия Микула. – Заставишь вотчину охранять да капище стеречь в образе нечистом?
Перед внутренним взором богатыря проплыла жуткая картина. Как меряет он шагами денно и ночно опушку, выискивая охочих до хозяйского добра молодцев. С потухшим взором мертвяк, в ржавой кольчуге и обгаженном исподнем...
– Нет, – колдун уже принялся творить свое темное волшебство. На этот раз, вне всякого сомнения, настоящее. Искорки магических потоков замелькали шлейфами падающих звезд, разгоняясь в остывающем вечернем воздухе. – Ты не поверишь, но есть еще один бог. Глубже Чернобога. Выше Белобога. Которым он ни сын, ни брат, ни отец.
– Брешешь! Ересь! Нет никого выше Белобога! Разве Род токмо! – завопил Микула.
Но, опьяненный колдовским могуществом, Ферзус не слышал. Он дочитывал заклинание.
– И для него они всего лишь белобок и чернобок, – устало выдохнул нода, опускаясь обессиленным на дерн. – Две части одного целого.
Тело Микулы, поднятое из западни, свернулось в тугой шар. И, подрагивая, покачиваясь из стороны в стороны, неспешно поплыло над лугом в сторону соснового бора. Отдавая щедро по пути все цвета природе. Оставляя для себя лишь черный, с одной стороны, и белый, – с другой.
– Имя тому богу, – КолоБог! – крикнул вслед удаляющемуся Микуле Ферзус. – Как доберешься до самых высоких гор, люди про тебя легенды сложат! Великую славу в веках обретешь, как и грезил! Тогда и отправляйся назад. Коли хочешь вновь богатырем обернуться! И это... Я бы на твоем месте не вступал в долгие разговоры. Особенно с лисами!
