После того сна, где старшего задавила машина, Катя начала меняться. Несильно, по крайней мере, для окружающих. А потом какая-то сумасшедшая старуха повесила ее второго сына. Они вроде как в прятки играли, от мамки прятались. Когда Катя открыла дверь, сын тихо висел, а старуха беззлобно, по-детски хихикала. С тех пор стало хуже, сны не проходили. Что-такое внутри происходило правильно, и вдруг раз – остановилось, а потом пошло уже не как надо. Однажды так уже было, с часами. Их уронил кто-то, а потом все, стали спешить. А в итоге минутная стрелка остановилась, и только дергалась взад-вперед. Катино время тоже пошло неправильно. Где-то в середине ночи просыпалась и начинала лежать, прислушиваться, мелко дрожать, плакать. В одну ночь проснулся младший – Мам, ты чего? – Да чего-то насморк, дышать трудно, спи… – Она не хотела, чтобы дети знали. Водившийся друг, тоже странный, но добрый, был то ли временно, то ли навсегда выведен из обращения. Катя тайком читала в интернете про психозы, однажды стыдливо, как первый раз за презервативами, пришла в аптеку, долго стояла перед витриной, потом тихо попросила успокоительное – вот это. Одну таблетку ночью съела - не помогло (думала, как от головной боли, съешь - пройдет и будет сразу легко), выбросила. Впрочем, тело сопротивлялось распаду. Недосып рано или поздно приводил к ночи, в которую Катя начисто отключалась от всего, засыпая мертвым сном, и наутро просыпалась с запасом сил вставать, собирать ребят в школу, ходить на работу и вообще жить. Летом пыталась занимать себя овощеводством, да так, что огурцов образовался совсем уж излишек. Ближе к осени дала объявление про банки, трехлитровые, заготавливать.
Откликнувшаяся старушка оказалась вполне приятной, опрятного вида. Из бывших, наверно, к таким Катя питала симпатию и доверие.
- Вот они. Десять рублей любая.
- Так в объявлении же сорок?
- И правда. Ох, склероз. Бывают же порядочные люди. Давайте сорок. А остальные я в подарок отдам, берите, мне их девать некуда. Все целые, без сколов, чистенькие, сама помыла с порошочком… - Старушка заговорила быстро, словно торопилась все выговорить, что нужно. И перейти к чему-то другому, главному – эта мысль вдруг кольнула Катю слабым предчувствием и вдруг разрослась, расползлась внутри отчетливым ощущением. Дряхлый плетеный половик с вылезшими нитками, светлый прямоугольник то ли от зеркала, то ли от полки на засаленных обоях, даже вот эта треснутая паркетная дощечка с потертым лаком, кое-как прибитая гвоздями – все это не то, не так, декорации… - Наверно, я сошла с ума – как-то обыденно подумала Катя, и вдруг остро захотела лечь и лежать тихо, не шевелясь и не думая. Старушка ловко упихивала банки, и между всем Катя боковой мыслью удивилась, как такое множество банок влезло в такую маленькую сумку. – А вот еще у меня много всякого, продаю. Места не хватает. И недорого. Что-то купите, а еще две штуки в подарок отдам. У меня много, много… хотите? – Катя подняла голову. – Хочешь? – Глаза, черные, поблескивающие переливающимися красноватыми искорками спрашивали, вбуравливались в мозг, но не больно. Вроде сверла, только ватного, мягкого. Старушка улыбалась, протягивала морщинистые ладони, словно к бездомной зверушке. И тогда Катя узнала вдруг, что они знакомы всю жизнь, что надо было всего-то протянуть руки навстречу…
- ХОЧЕШЬ?
Она вспомнила длинные ночи, слишком длинные, ночи, которые не кончаются, и не кончатся никогда, вспомнила сны, вспомнила солонку с утренними отпечатками пальцев сохранить а вдруг последние, вспомнила смски только не стирать потом останутся только они, вспомнила выброшенные бесполезные таблетки. И пролет. Главный, самый страшный сон. Свое рванувшееся к бездне тело, свои пальцы, скользнувшие по рукаву, по маленькой ладошке, и то последнее, в широко открытых глазах, обращенное к ней. И тогда Катя беззвучно закричала. Старушка уже спешила к ней, в глазах замелькало ситцевое платье, кроткая вопрошающая улыбка, а Катя все кричала пересохшими губами, не могла остановиться – да, да…
Мир почти исчез, сузился до нескольких квадратных метров прихожей, сумки с банками и чего-то ненужного, разбросанного под ногами, и еще двух рук, иконописно протянутых к ней, тонких, испещренных вязью тысячелетних морщин. И вдруг горящий внутри, болезненный ком страха и тоски ушел. Не уменьшился, нет, ушел совсем и весь, забранный этими руками. Катя закрыла глаза и прислушалась к себе. Тишина, необычная, умиротворенная. А старушка-то – знахарка, ага. Не обманула. Надо бы ей принести чего. Хорошо как стало. Есть хочется…
Через пять минут Катя, повесив на плечо сумку с банками, уже бодро шагала к дому. По дороге зашла в продуктовый, взяла хлеба, колбаски, помидоров. Неожиданно для себя - пива бутылочку, первый раз в жизни. Дома все казалось каким-то другим, новым, хотя все равно своим. Катя оставила банки и еду на кухне, выпила пиво и пошла в комнату, села на диван. Огляделась. Много было лишнего, чего она не замечала раньше. Кирпичи эти. Мышиный скелет в рамке. Может, еще и заразный. И прочее на стенах. Когда стены чистые, комната смотрится просторнее. Опять же, книги. Конечно, книги — это свет, но, когда их читать? Времени мало, на все не хватит. Ополовинить. В библиотеку сдам или еще куда. Пушкина, Лермонтова, Толстого оставим. Цвет русской литературы. Корешки красиво смотрятся. Телевизора вот нет. Будем копить, да хоть бы и по объявлению куплю. Хорошо. Остаток дня Катя усердно выносила на помойку мусор и, увлекшись, даже не сразу заметила, как дети вернулись домой. К счастью, с обедом и уроками они разобрались самостоятельно, так что уборка не сбавляла темпов до самого вечера, пока, наконец, на улице не стемнело и не заморосил дождь. Катя решилась сделать перерыв в беготне, села на пол и взялась неспешно перебирать книжки. Вот куда их... На некоторых стояли дарственные надписи и даже экслибрисы, эти куплены в старых книгах. Нет уже старых книг. В одной вот, на Васильевском, сейчас Дикси. А может, и другое уже что-то. Другую тоже закрыли. Там еще запах такой был... Катя принюхалась к книжке в руках и машинально перелистнула страницы. Где-то на середине они остановились – там, где лежал трамвайный билетик-закладка...
…а пронзительный ветер, предвестник зимы
дует в двери капеллы Святого Фомы…
Катя замерла, согнувшись над открытыми страницами. Легкое дуновение зимнего воздуха пронеслось в душной комнате, коснулось лица, волос, тронуло уголок билетика… Наваждение уже уходило, таяло. Она снова была в тесной прихожей, стояла напротив старушки, а та смотрела, по-прежнему слегка улыбаясь, но не навязчиво, а как бы участливо, по-доброму. – У меня еще много всего, много. Мир-то, он плохой, злой... Ты подумай, Катюша. Время есть. – Старушка мелко захихикала и снова взялась упихивать банки. Искорки в ее глазах уже погасли. - Я… я пойду – Катя медленно попятилась к дверям и вдруг рванулась, дернула ручку и выбежала, понеслась по лестнице вниз, на улицу, не оглядываясь, и только через пару домов перешла на шаг. Сердце колотилось, тело шатало в стороны, и прохожие поглядывали на странноватую женщину с опаской и неприязнью.
Ребята, как обычно, возились и немного дрались у себя в комнате. Разнимать их пока что Катя не стала, воспользовалась относительной тишиной и, сидя на кухне, выпила полноценную чашку крепкого чая. Смотрела в окно, думала.
… а немного дней спустя набрела случайно на подвальную комиссионку, с ничего так отделом старой книги.
И это было хорошо…
